Fyodor Mikhailovich Dostoevsky was a Russian novelist, short story writer, essayist, and journalist. His literary works explore human psychology in the troubled political, social, and spiritual atmospheres of 19th-century Russia, and engage with a variety of philosophical and religious themes. His most acclaimed novels include Crime and Punishment (1866), The Idiot (1869), Demons (1872), and The Brothers Karamazov (1880).
Many literary critics rate him as one of the greatest novelists in all of world literature, as multiple of his works are considered highly influential masterpieces. His 1864 novella Notes from Underground is considered to be one of the first works of existentialist literature. As such, he is also looked upon as a philosopher and theologian as well.
(Russian: Фёдор Михайлович Достоевский) (see also Fiodor Dostoïevski)
“А в самом деле: вот я теперь уж от себя задаю один праздный вопрос: что лучше — дешёвое ли счастие или возвышенные страдания? Ну-ка, что лучше?”
“Прощай, князь, в первый раз человека видела!”
“О, что такое горе? Знаете, я не понимаю, как можно проходить мимо дерева и не быть счастливым, что видишь его? Говорить с человеком и не быть счастливым, что любишь его! О, я только не умею высказать… а сколько вещей на каждом шагу таких прекрасных, которые даже самый потерявшийся человек находит прекрасными? Посмотрите на ребенка посмотрите на Божию зарю, посмотрите на травку, как она растет, посмотрите в глаза, которые на вас смотрят и вас любят…”
“Зачем исчезать и уступать другим место, когда можно остаться передовыми и старшими? Будем передовыми, так будем и старшими. Станем слугами, чтоб стать старшинами.”
“Вы смеетесь... Вы думаете: я за _тех_ боялся, _их_ адвокат, демократ, равенства оратор? — засмеялся он истерически (он поминутно смеялся коротким и восторженным смехом). — Я боюсь за вас, за вас всех и за всех нас вместе. Я ведь сам князь исконный и с князьями сижу.”
“Знаете, по-моему, быть смешным даже иногда хорошо, да и лучше: скорее простить можно друг другу, скорее и смириться; не все же понимать сразу, не прямо же начинать с совершенства, надо прежде многого не понимать! А слишком скоро поймем, так, пожалуй и не хорошо поймем”
“Мне двадцать седьмой год, а ведь я знаю, что я как ребенок. Я не имею права выражать мою мысль, я это давно говорил; я только в Москве, с Рогожиным, говорил откровенно… Мы с ним Пушкина читали, всего прочли; он ничего не знал, даже имени Пушкина… Я всегда боюсь моим смешным видом скопрометировать мысль и главную идею. Я не имею жеста. Я имею жест всегда противоположный, а это вызывает смех и унижает идею. Чувства меры тоже нет, а это главное… Я знаю, что мне лучше сидеть и молчать. Когда я упрусь и замолчу, то даже очень благоразумным кажусь, и к тому же обдумываю”
“Я вошел сюда с мукой в сердце…”
“Большинство гостей состояло даже, несмотря на внушающую наружность, из довольно пустых людей, которые, впрочем, и сами не знали, в самодовольстве своем, что многое в них хорошее — одна выделка, в которой притом они не виноваты, ибо она досталась им бессознательно и по наследству”
“Вы до того добры, до того простодушны, что мне становится даже вас жаль иногда”
“«Ne mentez jamais! —Napoléon, voire ami sincère».«Никогда не лгите!Наполеон, ваш искренний друг»”
“Нужно иметь сердце, чтобы понять!”
“Не забудем, что причины действий человеческих обыкновенно бесчисленно сложнее и разнообразнее, чем мы их всегда потом объясняем, и редко определенно очерчиваются”
“Ненавижу я вас, Гаврила Ардалионович, единственно за то, — вам это, может быть, покажется удивительным, — единственно за то, что вы тип и воплощение, олицетворение и верх самой наглой, самой самодовольной, самой пошлой и гадкой ординарности! Вы ординарность напыщенная, ординарность несомневающаяся и олимпически успокоенная; вы рутина из рутин!”
“Вчера я, встретив вас, пришла домой и выдумала одну картину. Христа пишут живописцы всё по евангельским сказаниям; я бы написала иначе: я бы изобразила его одного. Я оставила бы с ним только одного маленького ребенка. Ребенок играл подле него; может быть, рассказывал ему что-нибудь на своем детском языке, Христос его слушал, но теперь задумался; рука его невольно, забывчиво осталась на светлой головке ребенка. Он смотрит в даль, в горизонт; мысль, великая, как весь мир, покоится в его взгляде; лицо грустное. Ребенок замолк, облокотился на его колена и, подперши ручкой щеку, поднял головку и задумчиво, как дети иногда задумываются, пристально на него смотрит. Солнце заходит… Вот моя картина!”
“Я хочу хоть с одним человеком обо всем говорить как с собой”
“Тут одна только правда, а стало быть, и несправедливо”
“…если говорят про вас, что у вас ум… то есть что вы больны иногда умом, то это несправедливо; я так решила и спорила, потому что хоть вы и в самом деле больны умом (вы, конечно, на это не рассердитесь, я с высшей точки говорю), то зато главный ум у вас лучше, чем у них у всех, такой даже, какой им и не снился, потому что есть два ума: главный и не главный. Так? Ведь так?”
“…напрасно многие теперь учат и проповедуют, что единичное доброе дело ничего не значит.”
“И видите, как все интересуются; все подошли; все на мою печать смотрят, и ведь не запечатай я статью в пакет, не было бы никакого эффекта! Ха-ха! Вот что она значит, таинственность!”
“Господа, — закричал он громко всем, — князь утверждает, что мир спасет красота!”
“«Слишком шумно и промышленно становится в человечестве, мало спокойствия духовного», — жалуется один удалившийся мыслитель. «Пусть, но стук телег, подвозящих хлеб голодному человечеству, может быть, лучше спокойствия духовного», — отвечаает тому победительно другой, разъезжавший повсеместно мыслитель, и уходит от него с тщеславием. Не верю я… телегам, подвозящим хлеб человечеству!”
“Я только хотел сказать, что искажение идей и понятий встречается очень часто, есть гораздо более общий, чем частный случай, к несчастию”
“Изобретатели и гении почти всегда при начале своего поприща (а очень часто и в конце) считались в обществе не более как дураками, — это уж самое рутинное замечание, слишком всем известное.”
“Главнейшая черта в ее жизни была беспрерывная ошибка в людях.”
“…мало ли что снаружи блестит и добродетелью хочет казаться, потому что своя карета есть. Мало ли кто свою карету имеет… И какими способами…”
“…судя по тому, что князь краснеет от невинной шутки, как невинная молодая девица, я заключаю, что он, как благородный юноша, питает в своем сердце самые похвальные намерения”
“Всем известно, что правду говорят только те, у кого нет остроумия.”
“Дура с сердцем и без ума такая же несчастная дура, как и дура с умом без сердца. Старая истина”
“Красоту трудно судить; я еще не приготовился. Красота — загадка”
“Если сердитесь, то не сердитесь… я ведь сам знаю, что меньше других жил и меньше всех понимаю в жизни”
“Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!”
“…иногда в полдень, когда зайдешь куда-нибудь в горы, станешь один посредине горы, кругом сосны, старые, большие, смолистые; вверху на скале старый замок средневековый, развалины; наша деревенька далеко внизу, чуть видна; солнце яркое, небо голубое, тишина страшная.”
“…Найдите мне, князь, сюжет для картины.— Я в этом ничего не понимаю. Мне кажется: взглянуть и писать.— Взглянуть не умею.”
“Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует как глупый ребенок, хотя бы и был семи пядей во лбу.”
“Себя, свой покой и комфорт он любил и ценил более всего на свете, как и следовало в высшей степени порядочному человеку.”
“…очень часто только так кажется, что нет точек общих, а они очень есть… это от лености людской происходит, что люди так промеж собой на глаз сортируются и ничего не могут найти…”
“Убивать за убийство несоразмерно большее наказание, чем само преступление”
“…[он] спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего…”
“Было так сыро и туманно, что насилу рассвело…”