“Пока Сакаи летал к чужакам, он успел привести свой отсек модуля в «жилой» вид — то есть развесить по стенам черно-белые голограммы изъязвленных кратерами каменных пустынь, инопланетных болот и джунглей, разрушенных городов и просто затянутого дымами горизонта. Большинство незнакомых с Винни людей эта «готическая панорама» вгоняла в депрессию с первого же взгляда в отличие от самого пилота, любившего под настроение полюбоваться «местами, где я не погиб».”

“— И что это у нас?— Ну раз мы летим на катере, то можем взять с собой еще больше, чем в лес, — беззаботно пояснил Фрэнк. — Так что кроме палатки, аптечки, генератора и…— Стоп! — вскинул руку капитан. — Я понял. Уточняю вводную. Мы летим на рыбалку. На катере. На пару часов, не более. Вопрос: что из снаряжения жизненно необходимо, подчеркиваю, необходимо для выполнения этой задачи?— Наверное… — Взгляд навигатора пометался между сумкой и коробками, после чего зафиксировался на капитанских ботинках. — Удочки?— Неправильный ответ. Правильный ответ, — добавил капитан, так и не дождавшись от Фрэнка иных предположений, — «мозги»!— Для приманки?”

“Пулеметы со скрипом задвигались, наводясь на цель.– Бежим! – гаркнул Станислав. Уставное «отступаем!» никогда ему не нравилось: оптимизма в нем было больше, но и слогов – тоже.”

“Все мы ищем в жизни идеальное. Когда-то мной владела сладкая иллюзия, будто в положенное время большинство людей находит предмет своих исканий и происходит это скорее рано, нежели поздно. Хотя мне не довелось найти его в годы моей юности, твёрдая уверенность в том, что он всё же существует, продолжала жить в моей душе в самую лучшую, светлую пору жизни, сохраняя надежду. Но я не нашла его и в зрелости и смирилась с тем, что отныне так всегда и будет. Несколько бесцветных лет я жила спокойно, ничего не ожидая от грядущего.”

“Утрата собственной личности и ее замещение псевдоличностью ставят индивида в крайне неустойчивое положение. Превратившись в отражение чужих ожиданий, он в значительной степени теряет самого себя, а вместе с тем и уверенность в себе. Чтобы преодолеть панику, к которой приводит эта потеря собственного «я», он вынужден приспосабливаться дальше, добывать себе «я» из непрерывного признания и одобрения других людей. Пусть он сам не знает, кто он, но хотя бы другие будут знать, если он будет вести себя так, как им нужно; а если будут знать они, узнает и он, стоит только поверить им”

“Сколько бы раз опыт и рассуждение ни показывали человеку, что в тех же условиях, с тем же характером он сделает то же самое, что и прежде, он, в тысячный раз приступая в тех же условиях, с тем же характером к действию, всегда кончавшемуся одинаково, несомненно чувствует себя столь же уверенным в том, что он может поступать, как он захочет, как и до опыта. Всякий человек, дикий и мыслитель, как бы неотразимо ему ни доказывали рассуждение и опыт то, что невозможно представить себе два поступка в одних и тех же условиях, чувствует, что без этого бессмысленного представления (составляющего сущность свободы) он не может себе представить жизни. Он чувствует, что, как бы это ни было невозможно, это есть; ибо без этого представления свободы он не только не понимал бы жизни, но не мог бы жить ни одного мгновения.”

“Ты прошла такую школу невзгод, что в итоге прониклась ненавистью не только к несчастью, но также и к несчастным. Это хорошо известная защитная реакция, впрочем, именно так буржуазия, вышедшая, кстати, из народа, ожесточилась и окопалась в своей ожесточенности... Но есть одно, чего я не понимаю. Ты говоришь, что любишь меня. Как можешь ты кого-то любить, не любя его таким, каков он есть на самом деле? Как можешь ты любить меня и в то же время просить меня полностью измениться, стать кем-то другим? Если бы я отказался от своего революционного призвания, от меня ничего бы не осталось: ты не можешь одновременно требовать, чтобы я отказался от того, каков я есть, и оставался тем, кого ты любишь.”