“— Хватит смотреть, — сказал полковник. — Петухи портятся, если их долго разглядывать.”
“Кто ждёт долго, может подождать ещё немного.”
“В начале восьмого на башне зазвонили колокола киноцензуры. Отец Анхель, получавший по почте аннотированный указатель, пользовался колоколами, чтобы оповещать паству о нравственном уровне фильмов. Жена полковника насчитала двенадцать ударов. – Вредная для всех, – сказала она. – Уже почти год идут картины, вредные для всех. – И, опустив москитную сетку, прошептала: – Мир погряз в разврате.”
“Последний поезд рухнул с железной дороги плоскогорья в пропасть, в заросли орхидей, мой генерал, и ягуары дремлют на его мягких сидениях; обломки допотопного колесного парохода утопают в болотах рисовых полей, письма сгнили в почтовых мешках, которые вез этот пароход, и парочка стеллеровых коров резвится среди лунных зеркал президентской каюты, надеясь - тщетно! - зачать прекрасных сирен.”
“Необходимость поездки эта женщина воспринимает со всей серьезностью. Из всех многочисленных персонажей, следующих вместе с нею, только негритянка действительно путешествует… Мы просто позволяем перемещать себя. Но негритянка, похоже слишком жадрно относится к жизни, чтобы позволить себе упустить хоть какое-то, пусть даже самое малозначительное ощущение. Она путешествует всем своим телом — до самой глубокой его железы, – своим ртом с полными, тяжелыми, почти черными убами, своими жадно раскрытыми глазами, — в общем, всем существом негритянки, навеки убежденной в важности своих ощущений.”
“Поскольку под завесой его заинтересованной любви к важной шишке скрывалась другая любовь, ужасная, подлинная и не ищущая выгод, гнусная любовь-преклонение перед мощью, любовь самки к насильнику, животный трепет перед сильнейшим. Ой, хватит, хватит с меня этой шайки, я их столько видел в своей жизни.”
“- Я понял, - сказал Ллевелис. - Я зря сделал вчера то, что я сделал. Но учитель! Чем охмурить девушку, если не магическими фокусами?- Колготками, - решительно сказал Мерлин. - Колготками, дитя мое. Это то, что нужно девушкам.”