“Пусть сахарный языкДурацкую облизывает пышностьИ клонится проворное коленоТам, где втираться прибыльно. Ты слышишь?Едва мой дух стал выбирать свободноИ различать людей, его избраньеОтметило тебя; ты человек,Который и в страданиях не страждетИ с равной благодарностью приемлетГнев и дары судьбы; благословен,Чьи кровь и разум так отрадно слиты,Что он не дудка в пальцах у Фортуны,На нем играющей. Будь человекНе раб страстей, — и я его замкнуВ средине сердца, в самом сердце сердца,Как и тебя.”

“А я,Тупой и вялодушный парень, мямлю,Как ротозей, своей же правде чуждый,И ничего сказать не в силах…”

“Гамлет: Не сыграете ли вы на этой дудке?Гильденстерн: Мой принц, я не умею.Гамлет: Я вас прошу.Гильденстерн: Поверьте мне, я не умею.Гамлет: Я вас умоляю.Гильденстерн: Я и держать ее не умею, мой принц.Гамлет: Это так же легко, как лгать; управляйте этими отверстиями при помощи пальцев, дышите в нее ртом, и она заговорит красноречивейшей музыкой. Видите — вот это лады.Гильденстерн: Но я не могу извлечь из них никакой гармонии; я не владею этим искусством.Гамлет: Вот видите, что за негодную вещь вы из меня делаете? На мне вы готовы играть; вам кажется, что мои лады вы знаете; вы хотели бы исторгнуть сердце моей тайны; вы хотели бы испытать от самой низкой моей ноты до самой вершины моего звука; а вот в этом маленьком снаряде — много музыки, отличный голос; однако вы не можете сделать так, чтобы он заговорил. Черт возьми, или, по-вашему, на мне легче играть, чем на дудке?”

“Гамлет: Отец!.. Мне кажется, его я вижу.Горацио: Где, принц?Гамлет: В очах моей души, Горацио.Горацио: Его я помню; истый был король.Гамлет: Он человек был, человек во всем; Ему подобных мне уже не встретить.”

“И вдруг поняла, что больше не любит этого человека. Поняла, что до сих пор волновалась не за себя, а за Хаси – чтобы он не стал убийцей. При этой мысли она испытала некоторое облегчение и одновременно подумала, что он уродлив. Что то глубоко застряло у нее в груди, потом выползло через горло и выплеснулось изо рта:– Твой ребенок не умрет! – прокричала она и увидела, что Хаси теряет сознание. – Даже если ты выдерешь его из меня, даже если это будет только крошечный зародыш и его отправят в сточную канаву, он все равно выживет. Это ребенок человека, который выжил в камере хранения. Поэтому он будет жить и расти, а потом будет разыскивать тебя. К тому времени ты превратишься в муху, но тебе не удастся скрыться, и я обещаю, что он тебя раздавит – этот ребенок, который будет жить!”

“Век расшатался — и скверней всего,Что я рожден восстановить его!”

“Дельфин: Мне пора на работу.Женщина: А что у тебя за работа?Дельфин: Я вожу такси.Женщина: А где твое такси?Дельфин: Это очень маленькое такси. Его трудно заметить.Женщина: Весьма трудно.Дельфин: Вот почему я здесь и занят поисками. Это мое такси я называю "ледяным органом". Вот так.Женщина: Это, что, такси, которое водят в холодильнике? Поэтому тебя так интересует лед?Дельфин: Разумеется.Женщина: Но как ты там помещаешься? Ты же не влезешь в холодильник.Дельфин: Нет.Женщина: Вот-вот.Дельфин: На самом деле я не таксист.Женщина: Так я и думала.Дельфин: Я сантехник.Женщина: Сон-техник? А где твоя техника?Дельфин: В ящике.Женщина: А где ящик?Дельфин: Он очень маленький.Женщина: Наверно, в холодильнике, да?Дельфин: Не-е-ет! В лампе!Женщина: А ты хоть знаешь, для чего нужны лампы?Дельфин: Знаю, чтобы сантехники хранили в них свои сны.”