“Господи, почему мы умеем любить и убивать? Почему не только - любить? Почему ты изгнал нас из рая за различенье добра и зла, если мы их не различаем?”

“Человек - это живой организм, он не может жить одной рациональностью. Иррациональность - неотьемлемая часть жизни живого человека [...] Тотальный контроль за мыслями невозможен, нам только кажется, что мы умеем контролировать их. У большинства реакционно-ассоциативное мышление. На акцию мы отвечаем РЕ-акцией. И только малое количество людей сами рождают действие, заставляя других реагировать. Они сами создают свою жизнь и руководят ею самостоятельно. Они не следуют слепо за эмоциями. Это - канатаходцы, живущие на самом пике. Это самый лёгкий путь свернутъ себе шею. И из их числа.”

“Вот он, первородный грех: лучше! еще лучше! Пытаясь улучшить, мы начинаем понимать. Понимая, мы начинаем дробить целое на части. Раздробив, удивляемся: почему такие прекрасные, идеальные, замечательные части не хотят жить? Почему целое умерло? Почему рухнул несокрушимый снаружи Столп? - стремление к лучшему опрокинуло его изнутри.”

“Мы не умеем прощаться,-Всё бродим плечо к плечу.Уже начинает смеркаться,Ты задумчив, а я молчу.В церковь войдем, увидимОтпеванье, крестины, брак,Не взглянув друг на друга, выйдем...Отчего всё у нас не так?Или сядем на снег примятыйНа кладбище, легко вздохнем,И ты палкой чертишь палаты,Где мы будем всегда вдвоем.”

“В каждом из нас живут Сова и Кролик, Иа-Иа и Винни-Пух. Слишком долго ходили мы тропинками, протоптанными Кроликом, и сидели в дупле, засиженном Совой. И вот теперь, подобно Иа-Иа, мы жалуемся на то, что получили в результате. Но жалобы никуда не ведут. Если у нас сохранилась хоть капля здравого смысла, мы пойдем Путем Пуха. В этот путь зовет нас далекий голос детского разума. Возможно, его не так легко услышать, но сделать это необходимо, ибо без него нам никогда не найти дороги из Леса.”

“Ты прошла такую школу невзгод, что в итоге прониклась ненавистью не только к несчастью, но также и к несчастным. Это хорошо известная защитная реакция, впрочем, именно так буржуазия, вышедшая, кстати, из народа, ожесточилась и окопалась в своей ожесточенности... Но есть одно, чего я не понимаю. Ты говоришь, что любишь меня. Как можешь ты кого-то любить, не любя его таким, каков он есть на самом деле? Как можешь ты любить меня и в то же время просить меня полностью измениться, стать кем-то другим? Если бы я отказался от своего революционного призвания, от меня ничего бы не осталось: ты не можешь одновременно требовать, чтобы я отказался от того, каков я есть, и оставался тем, кого ты любишь.”