“Дурманящий аромат огромных лилий быстро окутал каминный зал. Лилиан поставила букет в заранее приготовленную вазу и улыбнулась:— Как всегда, мои любимые.— Ты любишь розы. — Помпилио обнаружил поднос с вином и бокалами и занялся бутылкой.— За обедом мы выяснили, что ты всё помнишь.— Да… Но я люблю дарить тебе лилии. Это твои цветы.— Это мое имя, — уточнила девушка.— Это твои цветы, — твердо повторил Помпилио. — Красивые и гордые.— У розы есть шипы.— Оружие выставляют напоказ от неуверенности.”

“Ты прошла такую школу невзгод, что в итоге прониклась ненавистью не только к несчастью, но также и к несчастным. Это хорошо известная защитная реакция, впрочем, именно так буржуазия, вышедшая, кстати, из народа, ожесточилась и окопалась в своей ожесточенности... Но есть одно, чего я не понимаю. Ты говоришь, что любишь меня. Как можешь ты кого-то любить, не любя его таким, каков он есть на самом деле? Как можешь ты любить меня и в то же время просить меня полностью измениться, стать кем-то другим? Если бы я отказался от своего революционного призвания, от меня ничего бы не осталось: ты не можешь одновременно требовать, чтобы я отказался от того, каков я есть, и оставался тем, кого ты любишь.”

“Любимая — я не знаю, что из этого выйдет, и я нисколько не хочу знать этого. Не могу себе представить, что когда-нибудь я полюблю другого человека. Я имею в виду — не так, как тебя, я имею в виду — пусть даже маленькой любовью. Я исчерпал себя. И не только любовь, но и все то, что живет и дрожит за моими глазами. Мои руки — это твои руки, мой лоб — это твой лоб, и все мои мысли пропитаны тобой, как белые холстины коптов пропитаны тысячелетним невыгорающим пурпуром и королевским цветом золотого шафрана.”

“Ты зачем ему далась поцеловать зачем"Это не он а я сама хотела целоваться". И смотрит как меня охватывает злость Ага не нравится тебе! Алый отпечаток руки выступил на лице у нее будто свет рукой включили и глаза у нее заблестелиЯ не за то ударил что целовалась". Локти девичьи пятнадцать лет. Отец мне: "Ты глотаешь точно в горле у тебя застряла кость от рыбы Что это с тобой" Напротив меня Кэдди за столом и не смотрит на меня "А за то что ты с каким-то городским пшютиком вот за что Говори будешь еще Будешь Не хочешь сказать: не буду?" Алая ладонь и пальцы проступили на лице. Ага не нравится тебе Тычу ее лицом в стебли трав впечатались крест-накрест в горящую щеку: "Скажи не буду Скажи"А сам с грязной девчонкой целовался с Натали" Забор ушел в тень, и моя тень в воду.”

“Мне двадцать седьмой год, а ведь я знаю, что я как ребенок. Я не имею права выражать мою мысль, я это давно говорил; я только в Москве, с Рогожиным, говорил откровенно… Мы с ним Пушкина читали, всего прочли; он ничего не знал, даже имени Пушкина… Я всегда боюсь моим смешным видом скопрометировать мысль и главную идею. Я не имею жеста. Я имею жест всегда противоположный, а это вызывает смех и унижает идею. Чувства меры тоже нет, а это главное… Я знаю, что мне лучше сидеть и молчать. Когда я упрусь и замолчу, то даже очень благоразумным кажусь, и к тому же обдумываю”

“…если говорят про вас, что у вас ум… то есть что вы больны иногда умом, то это несправедливо; я так решила и спорила, потому что хоть вы и в самом деле больны умом (вы, конечно, на это не рассердитесь, я с высшей точки говорю), то зато главный ум у вас лучше, чем у них у всех, такой даже, какой им и не снился, потому что есть два ума: главный и не главный. Так? Ведь так?”