“I have not let myself be stultified by science, whose highest goal is to furnish a `waiting room', which it would be best to tear down.”

“[...] verzeihen Sie, daß ich so furchtbar gescheit daherrede, aber wenn man an der Universität ist, kommt einem eine Menge vertrottelter Bücher unter die Hände; unwillkürlich verfällt man dann in eine deppenhafte Ausdrucksweise.”

“A brief rustling that broke off short, as if startled at itself, then deadly silence, that agonising, watchful hush, fraught with its own betrayal, that stretched each minute to an excruciating eternity.”

“Призраки, гигантские, бесформенные, свидетельствующие о себе разве что смертью, голодом и разрухой - невидимые участники тайных заседаний, алчной сворой теснящиеся вокруг крытых зеленым сукном столов, за которыми циничные честолюбивые старцы решают судьбы мира, они собрали свой страшный многомиллионный урожай и до поры до времени впали в спячку; но сейчас проснулся самый страшный из всех фантомов - уже давно тлетворный дух загнивающей культуры щекотал его ноздри, - и поднял из бездны личину Медузы, и рассмеялся в лицо одураченному человечеству, ибо то, что люди принимали за прогресс, ради чего мучились, страдали и приносили неисчислимые жертвы, оказалось огромным пыточным колесом, которое эти слепцы вращали в безумной надежде снискать для грядущих поколений свободу и которое они теперь, несмотря на все свои "знания", на веки вечные обречены приводить в движение.”

“Las causas no podemos reconocerlas nunca, todo lo que percibimos son los efectos. Lo que identificamos como causa en realidad no es más que un… presagio. Si suelto este lápiz, se caerá al suelo. Que el hecho de soltarlo constituya la causa de la caída puede creerlo un estudiante, pero yo no. Soltarlo es sencillamente el presagio infalible de la caída.”

“Nothing essential happens through death, only through birth and that is the whole trouble - But shouldn't we be speaking of something more important than life and death?”

“Philemon and other figures of my fantasies brought home to me the crucial insight that there are things in the psyche which I do not produce, but which produce themselves and have their own life. Philemon represented a force which was not myself. In my fantasies I held conversations with him, and he said things which I had not consciously thought. For I observed clearly that it was he who spoke, not I. He said I treated thoughts as if I generated them myself, but in his view thoughts were like animals in the forest, or people in a room, or birds in the air, and added, “If you should see people in a room, you would not think that you had made those people, or that you were responsible for them.” It was he who taught me psychic objectivity, the reality of the psyche. Through him the distinction was clarified between myself and the object of my thought. He confronted me in an objective manner, and I understood that there is something in me which can say things that I do not know and do not intend, things which may even be directed against me.”