“Тоня верит, что Бог создал её тёток в хороший день.- Создам-ка я сегодня сюрприз, - сказал Бог и создал тётку.Он сделал её рыжей, веснушчатой и устроил так, чтобы она складывалась как гармошка, когда хохочет. Потом он напихал в неё много-много звуков. Он никогда ещё не делал таких шумных тётушек, часто думает Тоня. Потом Бог решил, что тётя будет любить всё хорошее, и всё, что быстро ходит, и всё, что высоко летает. Бог отошёл полюбоваться на готовую тётку, и она ему так понравилась, что он решил сделать ещё одну такую же. И к вечеру у него были две совершенно одинаковые тётушки. Оставался последний штрих, и Бог набрал пригоршню веснушек в банке с веснушками и усыпал ими тётушек, особенно коленки.- Что за прелесть - веснушки на коленках,- восхитился Бог.И стал думать, кому бы подарить тётушек, уж больно они шумные. Ну и в конце концов сунул их в живот к бабушке. У неё уже было четыре мальчика, которые как раз начали подрастать, так что она было готова ко всему. Бабушка назвала первую тётю Идун, а вторую тётю - Эйр, и считала их самыми красивыми на свете. Так она сама рассказывала Тоне. А Бог с неба присматривал за её тётками, как он вообще всегда присматривает за людьми. Но за этими приходилось смотреть особенно внимательно, больно уж они были горазды на разные выдумки.А когда тёткам исполнилось десять, Бог решил сделать им сюрприз.- И вот - трам-там-там - родилась Тоня-Грохотоня с веснушками на коленках, - говорит гроза Глиммердала, когда рассказывает эту историю тёте Идун и тёте Эйр.Бог придумал всё так здорово, что она сама не придумала бы лучше.”

“Поколение, страдающее экзистенциальной шизофренией. Что с ними будет, когда они обнаружат, что нельзя иметь всё и быть всем на свете? Мне их жаль, потому что лично я до сих пор так и не пришел в себя после этого открытия.”

“вот он, особенный, редкий, еще не описанный и не названный вариант человека, занимается Бог знает чем, мчится с урока на урок, тратит юность на скучное и пустое дело, на скверное преподавание чужих языков, -- когда у него свой, из которого он может сделать все, что угодно -- и мошку, и мамонта, и тысячу разных туч.”

“И вдруг поняла, что больше не любит этого человека. Поняла, что до сих пор волновалась не за себя, а за Хаси – чтобы он не стал убийцей. При этой мысли она испытала некоторое облегчение и одновременно подумала, что он уродлив. Что то глубоко застряло у нее в груди, потом выползло через горло и выплеснулось изо рта:– Твой ребенок не умрет! – прокричала она и увидела, что Хаси теряет сознание. – Даже если ты выдерешь его из меня, даже если это будет только крошечный зародыш и его отправят в сточную канаву, он все равно выживет. Это ребенок человека, который выжил в камере хранения. Поэтому он будет жить и расти, а потом будет разыскивать тебя. К тому времени ты превратишься в муху, но тебе не удастся скрыться, и я обещаю, что он тебя раздавит – этот ребенок, который будет жить!”

“Сколько бы раз опыт и рассуждение ни показывали человеку, что в тех же условиях, с тем же характером он сделает то же самое, что и прежде, он, в тысячный раз приступая в тех же условиях, с тем же характером к действию, всегда кончавшемуся одинаково, несомненно чувствует себя столь же уверенным в том, что он может поступать, как он захочет, как и до опыта. Всякий человек, дикий и мыслитель, как бы неотразимо ему ни доказывали рассуждение и опыт то, что невозможно представить себе два поступка в одних и тех же условиях, чувствует, что без этого бессмысленного представления (составляющего сущность свободы) он не может себе представить жизни. Он чувствует, что, как бы это ни было невозможно, это есть; ибо без этого представления свободы он не только не понимал бы жизни, но не мог бы жить ни одного мгновения.”

“Через несколько месяцев она сказала, что собирается в Париж - изучать русский. Он подумал, что это шутка."Три года, - сказала она ему. - Всего-то навсего три года". "Всего-то навсего?" - спросил он. Она пыталась его соблазнить, мол, будем вместе проводить в Париже выходные и праздники, но он решил, что это вряд ли осуществимо. Он был беспомощен, а она ясно видела свли цели <...>Он всегда находил предлоги, чтобы не бывать в Париже. Не хотел встречаться с Андреа там. Она периодически приезжала, но бывала каждый раз другой, изменившейся, более степенной и насмешливой, более уверенной в себе.”